К тому времени, они влюбились друг в друга, по уши.

Вернее, как — Эдик влюбился, а Зара — фиг её знает. Женская душа — потемки. Она всё умоляла, чтоб он её отсюда увез. Жить, мол, больше не может, при этой армянской хевре. А Эдик, как на неё посмотрит, так у него и стекает в пах, никто ему не нравился так, как эта осетинская девчонка. А какой она была в постели… Нет, он твердо решил её умыкнуть.

Правда имелась одна загвоздка. Миша Черный — пахан её шайки и других таких же звеньев карманников в Баку. Зара задолжала ему за обучение, за то, за сё, она и сама не знала сколько.

Кинуть Мишу не получится — вор авторитетный. Мало того, что в Баку больше не сунешься, так и в Махачкалу маляву пришлют, и на правИло поставят.

Миша жил в Черном городе — предместье Баку с низкокрышими домами, олеандрами вдоль улиц и трамвайными путями.

Это был глухой район трамвайного парка. Молодые люди отпустили мотор, и Зара еще несколько минут вела Эдика по тупикам и закоулкам, пока они, наконец, не очутились возле неказистого деревянного строения. По сути, это был старый сруб. Зара в дом не пошла, сказав, что подождет снаружи — урки не любят, когда бабы вмешиваются в мужские дела.

Обозрев фасад убогого жилища, Эдик удивился, что такой именитый бродяга, живет в этом доисторическом убожестве, но, когда зашел внутрь, от первого впечатления не осталось и следа. Огромная горница была залита множеством огней из красивой и, по-видимому, очень дорогой люстры, висевшей над круглым старинным дубовым столом на высоких резных ножках. На полу несколько ковров ручной работы. Слева от входа находились двери в смежные комнаты. Справа от входа, сразу же за дверями, сложена русская печь, а чуть дальше на широком топчане, облокотившись на несколько пуховых подушек, сидел, скрестив под собой ноги, пожилой уркаган. За столом сидели еще двое здоровых быков, близкие Миши, один из которых и пустил гостя в хату.

Хотя Мише шел всего лишь пятый десяток, выглядел он лет на шестьдесят, видно было, что в этой жизни он немало успел хлебнуть. Даже неспециалист мог понять, что болезни достали его не на шутку. Под топчаном стояла плевательница. На журнальном столике лежали лекарства.

Когда они вошли, хозяин дома разговаривал по телефону и курил косяк, рядом с ним лежала колода карт и черные лагерные четки.

Закончив говорить, пахан поздоровался с гостем.

— Ну как там Махачкала? Как братья мои поживают, все ли ладом?

— Да все хорошо, — поспешил заверить его Эдик, — все живы, здоровы и тебе того же желают, Миша.

— Так чего хотел-то, Грек?

— Есть у тебя одна баба, Зарой кличут. Хотел бы выкупить её у тебя. Сколько спросишь?

Миша посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз возникла искорка интереса, проснулась природная сметка и хитрость присущая этому народу.

— Цыганка, знаю такую, — сказал Миша, дунув шмаль, — зачем она тебе?

Голос его был делано безразличен.

— Серьёзно у нас, женихаться хотим.

— Ну, раз серьезно, препятствовать не стану. Ты Грек, хоть и молод, но уже зарекомендовал себя как истинный бродяга и жулик. Поэтому, давай по серьёзному — девчонка, красуля — маков цвет, и не из фраеров, а из наших. Я слышал, ты уже попользовался её талантами. Так вот, за это и за неё, я спрошу у тебя немного — червонец штукарей всего и делай с ней, что хочешь.

Десять тысяч — ни хрена себе, подумал Эдик, — за всю гастроль, он и штуки не сделал. Миша явно издевался над ним. Но, попрощались дружески, пожелали друг другу фарта, с тем и расстались.

Надо где-то искать бабки, так слинять и думать нечего. Черный в своем праве — их будет искать вся босота от Баку до Москвы.

Но тревоги почему-то не было. Откуда-то Эдик знал, что найдет эти деньги.

Ночью ему приснился Гриня. Он звал к себе, сулил денег и просил помощи.

Услышав сумму, Зара не смогла сдержать слез — ещё бы, такие деньжищи затребовал старый черт — не видать ей воли. Эдик, как мог успокоил любимую, сказав, что все вопросы решит, надо только съездить в одно место. Девушка поверила, просветлела лицом и заулыбалась.

Сразу от Миши они поехали на вокзал, где Грек купил билет на вечерний рейс до Батуми.

Глава 20

Под полом и за стенами дома стеклянно перезванивают струи бегущей с горных вершин реки. Из соседней комнаты слышно позвякивание посуды. Это прибирает со стола Нино — жена Коте.

Коте родственник Тариэла. Сюда в Аджарию от греха подальше, он меня пристроил на пару дней, пока не приедет Эдик Грек.

В домике Коте похожем на длинный сарай было шесть комнат, не считая отдельно стоящей кухоньки, поэтому я никого не стеснил.

Выглянул из окна. Коте со всеми пятью детьми был во дворе, если живописный полуостровок с несколькими плакучими ивами в излучине реки можно назвать двором. Оттуда сквозь шум реки невнятно доносился ребячий смех и возгласы.

Грядки цветущего огорода, куры и даже козочка — все это теснилось между клокочущей в камнях рекой и парапетом, а в самом доме на радость двум девочкам и трём пацанятам имелся аквариум с тропическими рыбками и клетка с большим зеленым попугаем.

Коте работает смотрителем рыбопитомника для высокого начальства.

Бренча связкой ключей, он ведёт меня по лоснящейся асфальтовой тропинке мимо клумб с георгинами и хризантемами, молча взбирается на резное крыльцо деревянного домика, отпирает замки.

— Входи, дорогой. Все здесь есть.

Действительно, в передней у стены стоят роскошные стеклопластиковые удилища с катушками, оснащённые лесками и яркими поплавками. На вешалках висят куртки, брезентовые робы с капюшонами, внизу несколько пар резиновых сапог. С их голенищ свисают шерстяные носки.

Мы проходим в жилую зону.

Здесь действительно всё, что душе угодно. Правда, не столько душе, сколько телу. Две комнаты в коврах и гардинах, с диванами и кроватями, застеленными покрывалами красного бархата и плюша. Гостиная с телевизором, буфетом и холодильником. В кухне ещё один холодильник, небольшой бар с набором иностранных горячительных напитков. Впрочем, и для души есть кое‑что: на столе в чулане стопки журналов «Советский экран» и «Спортивные игры».

— От начальства не убудет! — говорит Коте и достает из бара бутылку с джином, а из холодильника банку с черной икрой, какие-то иностранные галеты и палку сыровяленой колбасы.

— Это так, червячка заморить, — небрежно машет рукой Коте, — сейчас выпьем, закусим и пойдем за рыбкой к ужину.

Мы выпиваем, закусываем, обуваемся в рыбацкие сапоги и идем в питомник.

— Вот моё хозяйство, — Коте открывает калитку, и мы оказываемся на краю ручья с очень быстрым течением. И в этом потоке плотной серебристой массой непрерывно снуёт форель. Трудно сказать, чего тут больше, воды или рыбы.

Ловко орудуя сачком, Коте вылавливает пару сверкающих радужной чешуёй рыбин. Говорит удовлетворенно:

— Вот и ужин! Теперь пошли на карпа. Сегодня тепло, должен клевать.

Он ведёт меня вдоль ручья с форелью, подробно рассказывает о целой системе водных потоков, приводимых в движение мощными насосами, об аэрации воды, о специальных комбикормах для деликатесной рыбы, поставляемой лишь к правительственным столам.

По горбатому деревянному мостику переходим на другой берег, поднимаемся по деревянным ступенькам на небольшой вал земли, и перед нами открывается захватывающая для рыболова картина: три больших круглых пруда с настилами возле берега, где у края стоят скамьи со спинками, под деревянными зонтиками от солнца и дождя. А самое главное — по зеркалу вод, отражающему вершины обступивших пруды старинных вязов, повсюду расходятся круги, от снующей у поверхности рыбы.

Мы быстро забрасываем удочки и не успеваю присесть на скамью, как поплавок вздрагивает, кренясь, косо идёт по поверхности, исчезает… После подсечки, вытаскиваю с помощью сачка крупного, килограмма на полтора карпа. Он толстый и белый, как поросенок. Следом Коте тащит своего, еще больше, я помогаю ему сачком.